— Как тебя мама называет?

— Вообще-то я Марина, но мама Машкой зовет.

— Так и я буду называть. Поехали кататься, Машка.

Поехала. Ибо не приказывал и даже не пробовал приказывать мне никто за те четверть века, что я в силах припомнить. 

Потому что куда-то же надо было растрачивать эти сладкие, пахнущие печатной краской и чужой страстью страницы книг, кружившие мне голову курс за курсом, год за годом. Напялила на лицо невозмутимость Эммы Бовари и поехала.

Надо запретить впечатлительным девушкам учиться на филологических факультетах. Это же немыслимо! Как жить потом в этом простом, банальном, до противности понятном и предсказуемом мире? После Хитклиффа как поверить, что современные мужчины способны на любовь? Хотя бы на что-то похожее. Хоть какой-то нежный лейтмотив всех встреч и намерений. Здесь же все не так, все слишком банально до удушья. А мне хотелось придать идейности и сюжетности даже этому фамильярному, скучному и совершенно не интеллигентному "поехали кататься".

Через час бесцельной езды в твоей машине по городу я была готова остаться на ночь, а через два часа — навсегда. "Навсегда" было немного дольше, чем рассчитывал ты, и к полуночи привез меня к дому, поцеловав почему-то по-отечески в нос и обещая позвонить завтра, пригласить на завтрак.

На завтрак меня еще никто и никогда, хотя бывало всякое, здесь ты тоже был оригинален. Я проснулась в шесть, чтобы успеть за несколько часов придать себе небрежный вид. Очень тщательно, до настоящего безразличия я два часа вырисовывала незаметный макияж. Ты не оценил этого, не позвонив ни в то утро, ни в следующее. Не пригласив меня ни на завтрак, ни на какой-нибудь другой прием пищи.

В безотчетной тоске и осознанном голоде я прожила четыре недели и все же дождалась телефонного звонка. Ты коротко сообщил свой домашний адрес, не уточнив, как я должна добираться. Благовоспитанная Машка поехала на дом к мужчине без предварительного завтрака, обеда или хотя бы полдника. Маме сообщила, что новый приятный деликатный молодой человек пригласил на обед в "Стейкхаус". Почему именно этот ресторан я взяла в союзники для получения отличной оценки от мамы, не знаю. Но она светилась. В то время ее более всего интересовало исключительно удовлетворение потребностей моего, как ей казалось, всегда пустого и все еще детского желудка, о котором надо все время непомерно заботиться, лишая привычки быть ответственной сама за себя. Вернулась я под вечер многоразово использованная, но все же мне больше нравилось это называть "искренне вылюбленная, жадно выцелованная, от корки до корки вычитанная".

Еще несколько раз ты приглашал меня на завтрак, преимущественно завтракая мной, а мне приходилось перед возвращением домой заходить в Макдональдс, возмещая потерянную энергию даблчизбургером и картошкой "по-селянски". Слова "свидание" и "по-селянски" не хотели соседствовать в моем воздушном организме, во второй и последующие разы я заказывала поэтическую "фри".

На сорок четвертый раз я возмутилась. Тихо и робко, но все же попробовала уточнить, возможно ли все-таки мой рот использовать, например, для разговоров. Ты не ответил. Не повел даже ухом. Бровью. Еще какой-нибудь частью тела. И даже до двери меня не проводил, когда я, оскорбленная, брызжа слюной, бежала, надевая по дороге трусики, туфли, крестик, стирая тыльной стороной ладони твой запах с губ. Ты так и остался лежать на постели, широко расставив ноги и локти, подложив ладони под голову, гадко улыбаясь. Страницы этой главы нашей жизни измялись, побледнели, потрескались от времени. Но ту твою улыбку я забыть не смогу никогда. Желая влепить тебе хотя бы виртуальную пощечину, я написала емкую смс-ку: «Сволочь». Ты, конечно, не ответил, но мне так хотелось продолжения разговора. Поэтому отправила сама себе: "Дура". Странно, но я получила некоторое облегчение. Всегда приятно пообщаться с умным и честным человеком.

Еще два года я жила, заедая кислое ощущение упущенного шанса на счастье какими-то случайными Сашами, Женями, Пашами, Лешами, Данями. Все пыталась найти схожие черты, хоть отдаленно напоминающие твои наглость и крикливость, или хотя бы такую же ширину вен на кистях. Маме они все нравились. Во-первых, она и сама поняла, что меня пора «выдавать», иначе так можно и внуков не дождаться. А к тому же все они имели желание и умение зарабатывать авторитет у моей родительницы — не пить, не курить, баловать будущую тещу цветами и подарками, если и иметь невесту до свадьбы — то только в миссионерской позе.

Не то чтобы я была озабочена мыслями о тебе все двадцать четыре полнолуния подряд. Мне было чем заняться. Работа. Друзья. Опять же те же Саши, Жени, Паши, Леши, Дани. Даня даже смог поселиться надолго в моей голове. Но вытеснить тебя оттуда так ему и не удалось.

Это отвратительно, ты понимаешь? Ты там присутствовал всегда. Даня подносил сигарету к губам, деликатно так подносил, красиво, со знанием дела, даже немного театрально, и я готова была увлечься этим зрелищем всерьез. Но облачка дыма рисовали твой раздвоенный самоуверенный подбородок, полные жадные губы, поднесенная к ним сигарета, и Даня отпускал. Сознание отпускало его, не принимая, не позволяя себе поверить, что вот это навсегда, по-настоящему, и ничего уже не будет после. 

Где ты был в те годы, я не знаю. Где-то же рядом, в нашем городе. Мысль о том, что ты дышишь тем же воздухом, где-то параллельно со мной пролеживаешь с кем-то свои ночи, читаешь те же новости, и даже, возможно, покупаешь бородинский хлеб в том же магазине, что и я, меня согревала. Проезжая мимо твоего дома, я всегда немного прищуривала глаза, рассматривая точки людей, выходящие из того самого подъезда.

А потом кто-то, оказавшийся общим знакомым, рассказал мне, что ты женился, развелся, снова женился, стал отцом, снова развелся и сменил место жительства, оставив все второй жене. Надежда на то, что я все же еще не живу, а только репетирую, а жить буду когда-нибудь с тобой, растаяла, как дым твоей сигареты, выкуренной перед моим уходом. 

Мне казалось, что в тот день я отпустила тебя навсегда. Мимолетная незрелая отчаянная больная любовь отпустила. Да и какая же это любовь? Несколько раундов совокупления и сотни влюбленных литературных героев в моей голове, которые жаждали воплощения.

Я попрощалась с этой своей странной болезнью, списав все на отсутствие бурных романов в надлежащей для этого юности, твою нестандартную циничную натуру и романтику моей профессии. 

Продолжение следует…

Отрывок из сборника "Остаться дома в понедельник".