Два года как один день.

Ты напротив. Все тот же странный шумный ресторан с твоей любимой кухней. Названия блюд, которые я плохо запомнила. Их вкус. Два года назад я его не чувствовала – просто принудительно пережевывала, всё время ожидая, когда же можно будет поглощать тебя самого.

А сейчас ничего, ем. Все жутко жирное. У тебя губы блестят. Ты их часто вытираешь салфеткой. Какой аппетит! Хотя я тоже не отстаю. Когда у тебя пустое сердце, все время хочется набивать желудок в надежде, что так хоть чем-то наполнится весь организм. 

"Пустое сердце" - это я завернула. Конечно, для вкусного словца. Мизансцена, правда, лирическая, но актриса давно отыграла все свои наивные роли. Теперь просто ем. Выковыриваю зубочисткой орехи из зубов. Они застревали и два года назад. Но тогда было нельзя настолько выворачивать наизнанку лицо. Тогда я была воздушно-влюбленной.

Очень любопытно, с чего бы это бывший позвал на обед. Пятьсот дней уже как просроченный. С утра лайкнул фото на Фейсбуке, через пару минут еще три. Эти лайки всегда очень подозрительны. Комментарий, за ним еще, слово за слово – и вот через три часа я ем лобио. Кажется, так это называется. Хотя еще вчера давала себе слово не есть ничего жирнее морковки. Бросила-то я его. Ввиду несовместимости кулинарных предпочтений. Во всем остальном он был идеальным. Только для меня, разумеется. Его вторая подружка считала моего почти идеального подонком. Я же хотела ей доказать обратное. Ей, этой худой долговязой женщине с небесно-невинными глазами, однажды пришедшей ко мне посреди ночи с кухонным ножом. Нет, всё происходило не буквально. Во сне. Но мне и этого хватило.

Так вот, я ей хотела доказать, что не так уж плох этот мужчина. И почти верен ей одной. Просто это любовь, которая оправдывает любое безумие. Именно так ты любил говорить. Которая оправдывает все. Даже то, почему вечно мечтающая похудеть женщина ест чахохбили.

То, как ты все это ешь: жадно, страстно, громко, быстро, разбрасывая по тарелке и за ее пределами куски мяса и проливая сацебели на белую накрахмаленную салфетку, - во мне всегда будило какую-то дикость. Меня не смущал ни туалет ресторана, ни подсобка, по неосторожности оставленная официантом открытой, ни парковка, ни даже (о дикие черти!) редкие, но колючие кусты у черного входа. Кто там чувствует мелкие царапины на бедрах, когда у тебя большой, очень большой, неприлично большой, сказочно большой и бурный роман?!

И вот мы снова здесь. Я на два года старше, а ты всё на те же два года толще. Женщину на диете раздражают чужие килограммы. Они же все время напоминают ей о своих. И зачем ты все время ешь, когда у тебя уже нижняя пуговица на рубашке не застегивается?

Точно также почему-то хочется спросить (хотя, конечно же, понимаю всю бессмысленность этого действия): и зачем ты все время обнимался со мной по подсобкам и парковкам, когда у тебя уже была стройная женщина с небесно-невинными глазами? 

Что-то плетешь. Смысла не разберу. Лишь отдельные слова проникают в уши, разбавляя эффект от густого красного "Саперави".

Бизнес...Идеи...Прибыль...

А мне хочется поцеловать эти твои лоснящиеся губы, которые ты уже не успеваешь вытирать. Сок с хачапури течет и течет. А я все равно хочу. Только сегодня, только сейчас. Еще через два года любви к этому заведению ты станешь совсем пухленьким, и мне уже сложно будет нанизать былую романтику на твою талию. А сейчас еще что-то вспыхивает – между слов, между ребер, между ног.

Когда в тебя входит прошлое, главное - не дергаться: одно нелепое движение может превратить его в настоящее. А для будущего это все же не очень хорошо. Для моего будущего даже печально.

Поэтому я просто ем. Ем над столом. А вот под столом - твои руки. Ты их так тщательно вытирал, что сомнений у меня не осталось, что же будет твоим следующим блюдом.

Что говорите? А, да-да. Буду, буду, буду...Это я официанту отвечаю на вопросы. Надеюсь, он имел ввиду просто кофе. 

Я хочу умереть. Почему, ну почему только эти руки умеют меня убивать? Я должна тебе что-то отвечать. Я симулирую интерес к твоему рассказу, который ты нашептываешь. Я симулирую голод, ковыряя вилкой сациви. Я симулирую улыбку и даже могу симулировать грусть по былой безумной любви. Но только одно мне никогда не приходилось с тобой симулировать.

Бизнес...Идеи...Прибыль...

Ты продолжаешь вещать, а под столом, под моей юбкой, подкрепляешь слова действиями. То считаешь купюры, то чертишь графики, то ставишь свою размашистую подпись, особенно тщательно вырисовывая прописную "А" в своей фамилии. Глубокая мысль, очень глубокая.

Дикие черти.

Еще немного – и я сползу со стула.

Когда в тебя входит твое прошлое, главное - не закричать на весь ресторан. Не закричать и не признаться в том, что слаба. Мое "никогда" сегодня ничего не значит. Мое "нет" никого не останавливает.

А когда-то я была достаточно наивной, чтобы не думать ни о чем таком. Чтобы просто быть. Не было и минуты за эти два года, не было ни одной пустой минуты, в течение которой бы мне не хотелось вернуться туда вновь. В ту женщину – податливую, послушную, покорную, симулирующую любовь к грузинской кухне.

Любовь оправдывает любое безумие.

Ты прав. Любой поступок, любые слова, любые, а особенно многократные мышечные спазмы. Я стекаю со стула, пытаясь держать открытыми глаза, как будто еще есть надежда этой наивной женщине не умереть. Поздно. Она уже давно превратилась в пепел, который развеян по воздуху.

- Одолжи мне тысячу долларов на новый проект?

Твои губы все это время не прекращали болтать, всё остальное, как в тумане, прошло, пролетело, промелькнуло – и только эту фразу я услышала отчетливо.

Хм… Тут салфетки не помогут. Мне бы в душ. И задушиться шлангом.

Тихо-тихо. Не надо паники. Наивная женщина давно стала пеплом.

Как он это делает? Как он это делал? Но он же всегда так делал. Вспомни, дурочка.

Так хочется плюнуть ему в тарелку. Но жаль повара. Он ни при чем. Вкусное же харчо. 

В другой раз я заплатила бы тысячу за этот оргазм. Сейчас – нет. Пепел, оставшийся от наивной женщины, не платит за удовольствия. Пепел не испытывает удовольствий вовсе.

Но ты всегда умел будить во мне дикость.

Какая нахалка! Даже за обед не заплатила, чего раньше с нами не случалось. Даже юбку толком не одернула. Так и ушла помятая. Спиной слышала все твои слова, которые ты тщательно для меня подбирал, доставая из своей рубашки, случайно оброненную на тебя порцию хинкали. Две, правда, улизнули сами на пол через нижнюю пуговицу рубашки. Ту самую, которая уже не застёгивается.

Ничего-ничего. Простишь, забудешь, вытрешься.

Ты же знаешь, ты сам говорил: любовь оправдывает любое безумие.